При желании сухопарый и не по-итальянски деловой Анжело Гайя свободно может сам взять у себя интервью – если только вовремя его не остановить. Он сам будет задавать себе вопросы – и сам же на них отвечать. Гайя-старший начисто лишен черт, которых интуитивно ждешь от человека такого масштаба – высокомерия, самолюбования или заносчивости. Впрочем, и не ждешь вовсе, ведь он – не из тех французских парней, которые пускают в свои шато только особо приближенных. Раз в году.
Интервью? Дайте-ка вашу визитку!
Бизнес? Да какой там бизнес, я вам скажу так: мы крестьяне, ремесленники, мы – семья. Конечно, ничего плохого не хочу сказать о крупных производителях, но мы – другие. В Большом театре вчера одна балерина поразила меня тем, что у нее кисти рук как бы выдвигаются из ниоткуда, вы можете себе такое представить?
Почему наше имя так известно? Ну, у нас в Пьемонте есть много разных производителей, но Gaja просто лучше запоминается – оно ведь короче. И даже наши этикетки особенные – всего два цвета, черный представляет прошлое, а белый – это настоящее и будущее. Нет никакого дизайна! Черный – не такой уж плохой цвет, не подумайте, что наше прошлое так же черно, это не плохой цвет, просто прошлое уже прошло, вот и все.
Стойте, стойте! Да никакой я не художник, как вы вообще могли такое подумать? Нет, мы просто ремесленники. Мы трансформируем виноград во что-то иное, но от художников мы далеки. Я люблю точность. Моим учителем был мой отец.
Жертвы? Они у нас во всем — в том, чтобы не бутилировать плохие или не очень хорошие винтажи, мы продавали и продаем эти вина оптом – по цене картошки. Еще одна жертва – оставаться при своих, держать объем производства и не увеличивать винодельню и виноградники, чтобы быть в состоянии контролировать весь процесс. Единственным нашим новым проектом стали наши тосканские хозяйства. Семья – важная составляющая нашего ремесла. Моя мать и отец работали вместе. Важно иметь и команду, и семью, гнездо, где накапливается опыт. Весь наш урожай 2002-го в Пьемонте был продан по цене помидоров – балком. Снова жертва, как видите. Итальянским журналистам я сказал – что мы просто не смогли, это были наши ошибки. Ведь если бы Анжело Гайя сказал бы, что год был плохой, журналисты бы раструбили, что Гайя считает год дерьмовым! Чему бы, конечно, возражали другие виноделы. Я не хочу делать им плохо. В то же время, если я говорю, что это я осел и идиот, все будет нормально. Мы защищаем других производителей.
Извините, не перебивайте меня! Я вам сейчас расскажу что такое работа ремесленника! Я буду говорить по-итальянски, а то не поймете. Первое – это «делать», делать что-то, чтобы жить, этим занимаются все. Ежедневно, и даже вы. «Умение делать» — это уже качество ремесленника, умение и обучение определенным вещам. Чем больше ремесленник учится, тем меньше ошибок совершает. И последняя стадия – «уметь научить делать», это значит, что человек умеет передать и объяснить другому, что он делает.
Невозможно не ошибаться, это касается любой работы. Вопрос в том, чтобы не настаивать на том, что ты прав, если ты сделал ошибку.
Непьющие президенты? Я их не виню. Даже Папа Ратцингер пил только апельсиновый сок. Многие президенты винодельческих стран не пьют вина. Я их ни в чем не обвиняю, что вы. С Саркози было странно, это да. Жизнь – как большой стол, на котором валяется куча всего – еда, журналы, наркотики, да мало ли чего еще. Вопрос в том, что выберете вы.
Мой первый раз? Когда мне было 14 лет, мой отец налил мне немного вина, чтобы я его попробовал. Моя бабушка чуть его не порвала – она была против такого подхода к воспитанию детей. Отец же оставил мой бокал на столе. Бабушка же не растерялась – и ловко плеснула в вино воды. Отец же снова налили мне чистого вина в отдельный бокал, и пояснил, что вино, разбавленное водой – это уже не вино. «Умеешь пить – умеешь жить», — говорил мой отец.
Я не люблю политиков и политику, я стараюсь оставаться вне её. Конечно, если президент приедет к нам попробовать вина, никто ему не откажет, такие прецеденты у нас были.
Проблемы? Недавно консорциум Барбареско обсуждал возможность укупорки вин винтовой крышкой. Почему-то некоторые производители возражают, они считают, что это повредит имиджу наших вин, но я не согласен. Возьмите авиалинии, они всегда требуют вина под «винтом» — и это нормально. Еще один горячий вопрос – многочисленные названия крю в Бароло и Барбареско, их более сотни. Вопрос встал, как сделать так, чтобы потребителю они стали более понятными. Тридцать-сорок из них уже довольно хорошо известны. Может нам сделать карты? Я не знаю.
Цеховая община? Мы с другими виноделами друг друга в десны не целуем. Ну, может, только если красивую девушку винодела, знаете ли! За последние 15 лет очень много женщин-виноделов у нас появилось. Традиционно виноделом был мужчина, потому что эта работа требует силы. Сегодня самую тяжелую работу делают машины. Женщине не надо пахать на винограднике.
Отцы и дети? Да, это вечная дилемма. Подросший сын часто хочет двигаться в своем направления. И у нас даже говорят, что сыну часто хочется убить отца, а вот дочери до этого никогда не дойдут.
Женщинам свойственно советоваться, сначала они все разузнают, а потом плюют на всех с высокой колокольни и делают все по-своему.
Вкусы потребителей? Старое поколение уходит, появляется новое. Я не считаю, что мы должны следовать новым модам и веяниям, мы не обязаны этого делать. Мы защищаем нашу историю, но мы, конечно, смотрим на рынок. Самое главное изменение за 40-50 лет – более чистые вина, более стабильные. Долгая выдержка, которая была обычной в прошлом, делала вина уязвимыми. Делать вина в старом стиле тоже непросто – не думайте – ведь даже окружающая среда у нас уже не та.
Путешествия? Нет, я уже не езжу так много, это делает в основном моя дочь, она путешествует по 6 месяцев в году. Кстати, вы поняли мою концепцию про ремесленников?
Жалко ли мне россиян? Да не сказал бы. Цена на вино устанавливается рынком. Пусть вы решили сделать вино в Сибири, которое потрясет мир. Есть категория потребителей, которые будут верить в то, что вы делаете. Я пытаюсь объяснить это так – мы стараемся продавать максимум наших вин в рестораны. И каждый год итальянские рестораны просят у нас все больше вина. В первый год они просят четыре ящика, а мы даем два, второй год они просят пять ящиков, а мы все равно даем два. Наконец, владельцам ресторана это надоедает, и они… нет, не решают избавиться от наших вин. Они повышают цены. А мы что можем сделать? Импортеры просят больше вина, а количество у нас постоянно.
Разнообразие? Что хорошо в Пьемонте – это безумное количество производителей, не менее тысячи, и 800 из них – очень мелкие, настоящие ремесленники, владеющие несколькими гектарами виноградников, продающие вина напрямую. Многообразие огромно, равно, как и выбор. Можно найти вина и за недорого, очень просто.
Ваш доктор не говорит вам: «Покупайте вот это вино!». Это было бы слишком. Вы свободны, Бог ты мой, совершенно свободны!
Вино на каждый день? Слушайте, мне 73 года, я пью вино каждый день, бокал-полтора, на обед и ужин. Я не пью между приемами пищи, я не пью крепкие напитки, уж извините. Это просто моя культура, я так привык. И сегодня я бы хотел запивать еду качественным вином. Потому что я родился в Альбе, и мой отец мне сказал начинать пить в 14 лет и пить барбареско. Часто я пью барбареско, но часто я пью и другие вина. Что я предпочитаю? Вчера я пил за ужином мальбек Achaval Ferrer, отличное хозяйство, огромное уважение, большое вино, но я предпочитаю чуть более элегантный стиль. А что такое элегантное вино? Прежде всего, с достаточно высокой кислотностью, не слишком округлое. Кислотность – важная часть элегантности. Я ничего не имею против Бордо, но Бургундия мне ближе. Я не слишком воспринимаю большие мясистые сочные вина. При выборе вина мной движет не цена. Я открыт новому. Но в целом, слишком мощные вина – не мой стиль. Я могу пить шампанское, но не против и хорошего просекко.
Инновации? Посмотрите на это фото: перед вами коровье дерьмо. Мы привезли в Пьемонт красных калифорнийских червей. Черви поедают навоз и дают компост – гумус. Мы единственные в нашем регионе, кто использует эту практику, чтобы обогатить почву микроорганизмами. Милдью и оидиум у нас традиционны, мы знали, как с ними бороться – медь и сернистый ангидрид, но у нас стали появляться новые болезни, которых не было раньше. И мы не знаем, как с ними бороться. Для этого нужна химия, но мы не хотим химии. У меня нет рецепта и готового решения этой проблемы. Между рядами сеем овес, получается солома в междурядьях, она защищает виноградники от излишнего обезвоживания – ведь лето у нас становится все жарче. Зерновые убирают из земли кислотность, а бобовые обогащают землю азотистыми соединениями.
Винные критики? Мой отец научил меня быть терпимым. Даже если они говорят то, что мне не нравится. Я не протестую. Есть известный итальянский певец Паоло Конте, вот он как раз не очень терпимый. Спрашивать у него, что он думает о критиках – все равно, что спрашивать у фонаря, что он думает о собаках.
Случай из жизни? Луиджи Рама, главный винодел, более 40 лет работал на винодельне. Я с ним тоже работал, но очень мало, он уходил как раз, когда я только начинал Тогда, после того, как я уже получил базовое энологическое образование, я как-то подошел к Луиджи с огромным термометром и сказал, что неплохо было бы померить температуру в чане – нас так учили. «Засунь его себе в задницу», — ответствовал Луиджи. После этого я переключил свои усилия на работу с виноградниками.
Моя любимая пьемонтская поговорка: «Живи сам, и дай жить другим».
