Когда гость падает со стула, я нахожусь возле бара. Время ланча, и зал ломится от людей. Я не вижу, как он падает, но слышу громкий полузадушенный звук в тот момент, когда тело касается пола. Все мы его знаем, он — завсегдатай. Наверное, он бывал в ресторане раз 150 и каждый раз заказывает одно и то же: 100 грамм водки со льдом, первое блюдо — лобстер, второе — утка, десерта не надо. Обычно он приходит с женой, которая, не стесняясь, громко жалуется на его диету. Он оставляет щедрые чаевые, но, как и многие завсегдатаи, считается, в целом, откровенным *удаком. Но теперь он лежит на полу, а его кожа принимает бело-серый цвет, и ничего кроме жалости к человеку, с которым случился приступ прямо в нашем зале, чувствовать нельзя.
Он лежит на спине на зеркально отполированном мозаичном полу. Люди смотрят, особо не понимая, что им делать, их мысль мечется между обеспокоенностью по поводу гостя и мыслью чуть более гадкой — чтобы попасть сюда, я забронировал ресторан за три недели, а этот инцидент только всё портит. До этого самого момента всё было сыграно с точностью до секунды: вынос и подача блюд, каждый перегиб салфетки, уровень воды в каждом бокале. Но не это.
Обычно невозмутимые официанты выглядят выбитыми из колеи. Как можно рассказывать о возвышенном вкусе левобережного Бордо, когда рядом лежит тело?
“Никак”, — думаю я, поворачиваюсь к управляющему и интересуюсь “Что делать?”. Я надеюсь, что кто-нибудь вызвал скорую. Управляющий, в тщетной попытке скрыть зрелище от взора гостей, как раз закончил подкатывать к потенциально бездыханному телу тележку с шампанским.
Ни один пункт в правилах обслуживания не может ответить на мой вопрос. Момент незапланированный, и требует настоящей эмпатии, неподдельного человеческого понимания, а не искуственного, с которым и я, и он зарабатываем себе на жизнь.
“Пожалуй, прибавлю громкость музыки в зале”, — говорит он. “Продолжай, как ни в чем ни бывало”. Так я и поступаю. Я продолжаю наливать вино, раздавать советы по блюдам и выписывая счета пока на место через 10 минут не прибывают врачи. Счета выписываются и людям, которые находятся в зоне “происшествия”. Кажется, остальных это уже не волнует.
Гость, как я узнал несколько дней спустя, выжил. Но больше не вернулся в наш ресторан. Как и я, покинув его через несколько месяцев, чтобы продолжать учиться в институте. В конечном итоге, “делать это красиво” в течение 80 недель не принесло мне ничего, кроме опустошения и усталости. Как говаривала жена завсегдатая, когда тот заказывал свой привычный ланч, “так жрать нельзя”.
Текст: Edward Frame Полная статья: Dinner and Deception
